Неточные совпадения
Так и на этот раз: спускаем экипаж, и я верчусь, знаете, перед дышлом и кнутом астронома остепеняю, как вдруг вижу, что уж он ни отцовых вожжей, ни моего кнута не
чует, весь рот в
крови от удилов и глаза выворотил, а сам я вдруг слышу, сзади что-то заскрипело, да хлоп, и весь экипаж сразу так и посунулся…
Слетаются вороны издалека, кличут друг друга на богатый пир, а кого клевать, кому очи вымать, и сами не
чуют, летят да кричат! Наточен топор, наряжен палач; по дубовым доскам побегут, потекут теплой
крови ручьи; слетят головы с плеч, да неведомо чьи!»
Наконец роковое утро настало, и в небе послышалось усиленное карканье ворон и галок, которые,
чуя близкую
кровь, слетались отовсюду в Китай-город, кружились стаями над площадью и унизывали черными рядами церковные кресты, князьки и гребни домов и самые виселицы.
— Я его, сына родного, не знаю, — он души своей не открывал предо мной… Может, между нами такая разница выросла, что ее не токмо орел не перелетит — черт не перелезет!.. Может, его
кровь так перекипела, что и запаха отцова нет в ней… а — Маякин он! И я это
чую сразу…
Чую и говорю: «Ныне отпущаеши раба твоего, владыко!..»
В моем желанье тайный гнев я
чую,
Мой замысел безжалостен и зол,
На власть ее теперь я негодую,
Как негодует раненый орел,
Когда полет влачить он должен низко,
И не решу, что мне волнует
кровь:
Любовь ли здесь так к ненависти близко
Иль ненависть похожа на любовь?
«Я ждал. И вот в тени ночной
Врага
почуял он, и вой
Протяжный, жалобный, как стон,
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны
кровьГустой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!
«Да! Так вот раз ночью сидим мы и слышим — музыка плывет по степи. Хорошая музыка!
Кровь загоралась в жилах от нее, и звала она куда-то. Всем нам, мы
чуяли, от той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и жить уж не нужно было, или, коли жить, так — царями над всей землей, сокол!
Нос мой уж у него во рту, и
чую я — жарко и
кровью от него пахнет.
Везде, куда ее доносило, она была утешительницей упавших духом от страха коровьей смерти баб; она осеняла особенною серьезностию пасмурные лица унывших мужиков и воодушевляла нетерпеливою радостью обоего пола подростков, которых молодая
кровь скучала в дымных хатах и
чуяла раздольный вечер огничанья в лесу, где должно собираться премного всякого народа, и где при всех изъявится чудо: из холодного дерева закурится и полохнет пламенем сокрытый живой огонь.
Фраза эта вызовет улыбку у поклонников бисмарковой проповеди"железа и
крови", но отрадно было слышать и такие"наивные"призывы и
чуять в проснувшемся пролетарском самосознании многое такое, что теперь уже реально существует, а тогда, в конце 60-х годов, считалось химерами.
— Должно из них… Глянула я на него и индо похолодела вся, никогда допрежь такого красавца не видывала; русые кудри, из лица
кровь с молоком, высокий, статный, а глазища голубые так в душу мне и вперились… Зарделась я,
чую, как кумач, и
почуяла тоже, что посмотрела на него я тем взглядом, что доселе на добрых молодцов не глядела… Да и он остановился как вкопанный и смотрит на меня, глаз не спускаючи…
— Кажись бы нечего, кабы на уме чего не было. Я и сам так смекал;
чует сердце мое виноватого… А как узнал я из челобитья его тебе, что выдает он свою дочь за сына явного крамольника, так
кровью облилось оно… Пораздумай сам, великий государь, откуда вывез он его? Из-под Новгорода! Ты сам, чай, знаешь, какой народ у тебя новгородцы?! О вольностях своих не забыли и каждый час Литве норовят передаться…
Сестра Екатерина Пахомовна ему представляется вся в
крови. На неистовый крик, раздавшийся из кабинета барина, прибежал он туда. Точно сердце
чуяло.